Лишаев с а эстетика

Лишаев с а эстетика thumbnail

СПб.: Алетейя, 2012. -256 с. (2-е изд., испр.)
Серия Тела мысли
ISBN 978-5-91419-746-6

Книга представляет собой исследование эстетического опыта, возникающего в процессе особой, направленной на его достижение деятельности. Опираясь на концептуальный инструментарий феноменологии эстетических расположений, автор выделяет эстетическое паломничество, эстетическое действо и художественно-эстетическую деятельность в качестве трех типов эстетической активности. Особое внимание уделяется обоснованию и конкретизации (на примере «банной церемонии») феномена эстетического действа. Во второй части исследования рассматривается специфика художественно-эстетического опыта в его отличии от опыта эстетического, не связанного с созданием произведений искусства.
Книга представляет интерес для философов, культурологов, литературоведов, искусствоведов, психологов и всех, кто интересуется современной эстетикой, антропологией, онтологией и теорией культуры.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ 5
Ситуация в эстетике 5
Классическая эстетика и эстетика Другого 7
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 10

ГЛАВА 1. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ РАСПОЛОЖЕНИЕ И ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
1.1. Эстетика Другого: замысел, важнейшие понятия и тематические горизонты 13
1.2. Феноменология эстетических расположений и эстетическая деятельность (Эстетика как картография) 26
1.3. Эстетическое паломничество 31
1.4. Эстетическое действо (банная церемония Алёши Бесконвойного) 41
Тихая радость Алеши Бесконвойного 41
«Одна такая суббота», или Наука о том, как топить баню 44
«Будет там березке тепло и хорошо» 48
Баня и банное действо (прагматика и эстетика) 50
Что значит: «жизнь стала понятной»? 53
«Не мышонок, не лягушка, а неведома зверюшка…» 56
Кое-что о чувствах и мыслях, которые овладевают Алешей Бесконвойным по ходу исполнения незамысловатых фигур банного «танца» 59
Эстетическое расположение 63
Банное действо и жизнь сознания: непроизвольные мысли, образы, воспоминания 65
Радость жданная и нежданная 70
Дела житейские и эстетическое действо 73
Банная церемония в контексте европейской эстетики: от произведения искусства к расположению как эстетическому событию 79
1.5. Художественно-эстетическая деятельность 90
Произведение искусства как заранее подготовленное место для встреч с Другим: автор, читатель, произведение и Другое 90
Кризис классического искусства и рождение новой эстетики 96
Краткие выводы и исследовательские перспективы 97

ГЛАВА2. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ И ЭСТЕТИЧЕСКОЕ: ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ В КОНТЕКСТЕ ФЕНОМЕНОЛОГИИ ЭСТЕТИЧЕСКИХ РАСПОЛОЖЕНИЙ
2.1. Щит Персея: отвергающие расположения и художественное произведение 102
2.1.1. Искусство и эстетика отвержения: одно чувство — два мира 105
2.1.2. Эстетическое и художественное в художественно-эстетическом расположении и ситуация двоемирия 109
2.1.3. Художественно-эстетическое отвержение и многообразие видов художественного творчества 116
2.1.4. Три ситуации, в которых Другое открывается в модусах Небытия и Ничто 123
2.1.5. Quinta del Sordo 128
2.1.6. Художник и художественно-эстетическое отвержение 136
2.1.7. Художественно-эстетическое отвержение и его антропологический смысл 138
2.2. Утверждающие эстетические расположения и художественное произведение 143
2.2.1. Эстетика утверждения: эстетические и художественно-эстетические расположения 144
2.2.2. Многообразие утверждающих эстетических расположений и их «присутствие»
в художественно-эстетической деятельности 151

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 178

ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Феноменология эстетических расположений и ее конкретизация (феномены ветхого, юного, мимолетного, ужасного, страшного, тоскливого) 180

ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Философия и искусство: различие уже в замысле 190
Общие «места» философии и искусства 191
Под покровительством Эрота 194
Двусмысленность замысла 196
Философия и искусство в горизонте различия 200
Самосознание в философии и в искусстве 201
Власть замысла (смысл и образ в горизонте за-мысла) 202
Не-обходимость языка 205
Старение языка и необходимость обновления 207
Говорить своим языком 209

ПРИЛОЖЕНИЕ 3
Мерцающая предметность: художественное произведение как предмет литературоведческого и философского исследования 210

ПРИЛОЖЕНИЕ 4
Произведение искусства в широком и узком смысле слова и художественное произведение 227

ПРИЛОЖЕНИЕ 5
Эстетика отвержения и эстетика возвышенного в художественном произведении 234

ПРИЛОЖЕНИЕ 6
Наложение эстетических эффектов (на материале литературного творчества) 248

Источник

Выбрать главу

Лишаев С. А. ЭСТЕТИКА ДРУГОГО: ЭСТЕТИЧЕСКОЕ РАСПОЛОЖЕНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Смысл эстетического анализа состоит в том, чтобы не мой (немой) опыт сделать моим, чтобы предоставить слово тому, что имеет место, но, лишенное имени, немотствует. Исследуя, выявляя, именуя, философ, как и художник, расширяет и углубляет нашу способность видеть, слышать и понимать. Чувство, переживание, настроение, расположение существуют для нас в меру их поименованности. Активное и сознательное отношение к эстетическому опыту возможно только в том случае, если он выделен из потока разнородных ощущений и переживаний и выражен в слове, просветлен смыслом, удержан понятием.

Читайте также:  Лишай у человека чем грозит

Ситуация в эстетике. Необходимость перемен в эстетике чаще всего связывают с неклассической ситуацией в искусстве. Представители академической эстетики испытывают беспокойство из-за всевозрастающего разрыва между имеющимися категориальными настройками мышления и новыми формами художественной деятельности, или, как принято выражаться сегодня, артпрактиками.

В ситуации хронического отставания от экспериментально-эстетических практик художественных авангардов XX—XXI веков за философской эстетикой прочно закрепилась репутация консервативной дисциплины. Пытаясь преодолеть падение интереса к эстетике, многие теоретики устремились в погоню за покинувшим убежище классических форм искусством. Однако тот, кто догоняет, мало чем может помочь тем, кто «делает искусство», и тем, кто профессионально занимается его изучением. По настоящему полезной для искусствоведов, литературоведов, культурологов и для людей искусства может быть только эстетика, рассматривающая художественные творения и жесты в максимально широком — философском — контексте.

Переосмысление классической эстетики (эстетики прекрасного), мотивированное желанием включить неклассические формы современного искусства в концептуальное пространство эстетической теории, накладывает на методологический поиск исследователей существенные ограничения, поскольку изначально ставит его в зависимость от старой эстетики, для которой характерно увязывание эстетического с художественным произведением как фиксированным результатом высокоспециализированной деятельности[1].

Традиция, в соответствии с которой в фокусе эстетического познания оказываются феномены, институционализированные как произведения искусства, непродуктивна для эстетики постклассической эпохи. Мы исходим из того, что, с одной стороны, в музее, на выставке, в книжном магазине встречается немало артефактов, не представляющих интереса с эстетической точки зрения, а с другой стороны, имеется немало феноменов, заслуживающих самого пристального внимания, но существующих по ту сторону традиционных форм художественного творчества.

Сегодня (впрочем, это «сегодня» началось еще «вчера», в XX веке) появилась возможность и одновременно потребность в том, чтобы эмансипировать эстетику от искусства, а искусство — от эстетики. Не отказывая искусству в особом отношении к эстетическому опыту, следует расстаться с застарелой привычкой оценивать эстетические феномены меркой, задаваемой художественным произведением.

Многие философы согласны с тем, что с эстетикой «надо что-то делать», что нужна новая эстетическая теория. Методологический плюрализм, характерный для философии последних десятилетий, может сыграть положительную роль в обновлении эстетической мысли только в том случае, если приведет к появлению новых подходов к осмыслению «эстетического» как предмета философской рефлексии. В любом случае, прежде чем приступить к анализу конкретных эстетических феноменов, следует определиться с тем, что понимается под «эстетическим» в данном исследовании. Для нас это понятие связано с концепцией онтологической эстетики (эстетики Другого). В эстетике Другого (в эстетике как феноменологии эстетических расположений) в центре внимания находится не искусство, а исследование многообразных форм эстетического опыта. Эстетическое переживание, возникающее по ходу художественно-эстетической деятельности, рассматривается как один из модусов этого опыта. Книга, которую держит в своих руках читатель, являет собой попытку применить идеи и методологические установки «Эстетики Другого»[2] к проблематике эстетической деятельности.

Классическая эстетика и эстетика Другого. В чем же состоит отличие феноменологии эстетических расположений (эстетики Другого) от классической эстетики? Для классической философии эстетическое — это предмет эстетического созерцания (прекрасная данность) и эстетическое чувство: предмет и чувство оказываются связаны друг с другом таким образом, что или субъект наделяет предмет эстетическим значением, или, наоборот, предмет обусловливает эстетический характер чувства. При этом само эстетическое событие, позволяющее нам апостериори определять вещи и чувства как эстетически значимые, в поле зрения классической философии и эстетики не попадет.

вернуться

1

Эстетическое послание классики можно охарактеризовать  следующим образом: 1) все, что относится к искусству, должно быть отнесено к области эстетического (это прямой смысл послания), 2) все, что может быть определено в качестве «эстетически значимого» (так называемое «эстетическое отношение»), не может выходить за границы,  установленные теми категориями, которые обнаруживаются эстетической  теорией в классическом искусстве (это его косвенный смысл, его подтекст). Для нас особенно важен второй, косвенный смысл эстетического  послания классики. Хотя многие философы XVIII—XX веков и заговаривали об «эстетике природы», но на деле (в своей исследовательской практике, в конструировании системы эстетических понятий) чаще всего исходили из опыта искусства, а не из эстетического опыта в жизни вне искусства. Отождествление эстетического и художественного происходило даже  тогда, когда философы сознательно ставили на первое место эстетику  природы, как это сделал Кант в «Критике способности суждения».  Эстетические чувства, которые Кант обнаруживает в актах восприятия природных феноменов, были хорошо известны эстетике как чувства,  культивировавшиеся в художественной деятельности.

Читайте также:  Лишай у собаки общее состояние

вернуться

2

Первое издание «Эстетики Другого» — Самара, 2000, второе — Санкт-Петербург, 2008.

Источник

В монографии ставится ряд существенных для философской эстетики вопросов. Что мы чувствуем, когда чувствуем что-то особенное, Другое? Что происходит с нами в момент, когда мы как-то по-особому расположены? Что это за расположения? Если расположения отличны друг от друга, то чем? И, наконец, каковы онтологические предпосылки, делающие такие расположения возможными? Соглашаясь с тем, что нынешняя эстетика оторвалась от жизни, автор видит выход в создании эстетики как ветви онтологии, как аналитики чувственных данностей, субъективные и объективные моменты которых не изначальны, а обнаруживаются в стадии рефлексии над эстетической ситуацией. «Эстетику Другого» можно определить как попытку дать развернутый ответ на эти непростые вопросы. В книге разрабатывается концептуальный аппарат феноменологии эстетических расположений и дается аналитическое описание феноменов, которые еще не получили углубленной философско-эстетической проработки; среди них: «ветхое», «юное», «мимолетное», «затерянное», «маленькое», «ужасное», «страшное», «тоскливое», «скучное», «безобразное» и др.

Книга предназначена для всех, интересующихся проблемами эстетики, онтологии, философской антропологии.

С. А. Лишаев.

Эстетика Другого

Предисловие

Если книгу сравнить с картиной, то предисловие к ней окажется ее рамой. Назначение рамы в том, чтобы помочь читателю правильно (правильно с точки зрения автора) воспринять написанное. Обрамление должно соответствовать «картине». Точнее, тому, как понимает «сотворенное им» автор. Предисловие всегда пишется после того, как «картина» уже написана. Его задача – рефлексивное «обрамление» того, что содержит в себе красочная поверхность «холста». Понятно, что в отношениях между картиной и рамой гармония царит не далеко не всегда. Иногда рама оказывается лучше того, что она обрамляет, иногда, наоборот, автор предисловия оказывается слабее автора «картины» (книги). Вот почему чтение предисловия – это довольно рискованное предприятие, и я бы преложил читателю, если он все же решит прочесть его, сделать это после знакомства с книгой, превратив предисловие в послесловие. Впрочем, это как будет угодно читателю.

 Представленную вниманию читателя книгу, в самом общем приближении, можно определить как  размышление о границах технической цивилизации. Технизация человеческой жизни, если смотреть на технику изнутри технического отношения к миру, ограничений не имеет. Но это, конечно, не значит, что их нет в принципе. Границы ее “роста” –  это или внешние, природные границы (ограниченность природных “ресурсов”, угроза экологической катастрофы, порожденная экспансией техники, природный катаклизм космического масштаба), или границы “внутренние”, связанные с природой человеческого существа, с тем в способе его существования, что ставит безусловный предел применимости любой технологии, что принципиально не поддается рационализации и технизации, что, одним словом, “просто”, а потому не разложимо на составляющие. Техника – явление антропное, порожденное человеческим сообществом, а потому и вопрос о границах техники, поставленный не с технической, а с философской точки зрения – это вопрос о том в человеке, что не поддается техническому воспроизводству. Существует “внутренняя” граница технизации жизни, и сегодня есть все основания быть особенно чуткими к тем феноменам, в которых она себя обнаруживает. Быть может, культивирование вслушивания в то, что само, в само-данное (феноменальное) поможет сделать осознанные шаги к экзистенциальному овладению техникой.

Техника (техника индустриальная, интеллектуальная, социальная, правовая и т. д.) предполагает анонимного субъекта; технически вооруженный и деятельный  субъект противостоит любой данности. Экспансия техники вызывает потребность в философском осмыслении уже не столько априорных структур рациональной деятельности анонимного трансцендентального субъекта (“субъекта науки и техники”), сколько в таком продумывании априорных начал индивидуального опыта, которое позволило бы удержать в описании его конкретность и событийность. Сегодня перед философом стоит задача постижения не того в опыте, что можно свести к априорным формам чувственности и рассудка, но, напротив, того, что к ним не сводимо, что событийно по своей природе, а потому  (с точки зрения классического разума) случайно, неразумно. Интерес вызывают данности, которые невозможно ни свести к чему либо, ни вывести из чего-либо, то есть данности, которые обладают статусом неопределенности, событийности. Философская мысль сегодня склоняется к новой, неклассической онтологии, которая может быть понята как трансцендентальная аналитика сингулярных данностей, «точек интенсивности», то есть  к тому, что М. Хайдеггер назвал событием, Ж. Делёз – трансцендентальным эмпиризмом, а Мераб Мамардашвили – метафизическим апостериори. Двигаясь в этом философском поле, мы пытаемся дать описание чувственных данностей как точек эстетической интенсивности. Речь идет прежде всего о тех данностях, которые отмечены (для нашего чувства) чем-то особенным, чем-то, что можно определить как Другое по отношению к «чтойности» нашего восприятия.

Читайте также:  Можно ли не спать из за лишая

Данное противостоит деятельностному, но данное как только наличное снимается в деятельности, легко трансформируется в объект деятельности. Есть, однако, и данности такого рода, которые могут противостоять любым попыткам их “объективации”, рационального “распредмечивания”, технологической “разработки” и утилизации. Такого рода “нераспредмечиваемые” данности можно назвать онтологическими данностями (феноменами). Ведь Бытие, поскольку оно понимается как то, что открывает все сущее в его присутствии, есть то самое, во что мы включены изначально, а потому оно в принципе не подвластно объективации и утилизации.

Отсюда ясно, что особое значение в этом контексте приобретают те данности, в которых обнаруживает себя мета-физическое, Другое и которые ускользают от попыток их объективации, от их превращения в предмет познавательной или практической деятельности. К числу таких онтологических данностей по праву можно отнести и эстетические феномены. Эстетические расположения событийны (непроизвольны). Эстетическое или есть или его нет, а потому эстетическое – это граница не поддающегося преобразованию посредством техники мира, оно трансцендентно (перпендикулярно) миру, предположенному наукой и техникой.

Ведя разговор о принципах онтологической эстетики, вникая в эстетические феномены, мы косвенным образом отвечаем на вопрос о границах технического мира, отвечаем хотя бы тем, что тематизируем тот аспект нашего бытия в мире, который о-граничивает сферу техники. Мыслящее углубление в область эстетических данностей, понятых из их онтологического истока, – это углубление  в область, которая располагается по ту сторону “мира как объекта технических манипуляций”.

Возрождение интереса к онтологии во всем размахе ее проблематики отвечает на вызов технической (информационно-технологической) цивилизации, и имеет общекультурное значение. Сам факт существования метафизики, онтологии – феномен, свидетельствующий (вместе с феноменами веры, искусства, совести, любви), что техническая цивилизация не тотальна, что мир не есть только мастерская и склад сырых материалов, но что он прежде всего – храм, пусть даже мы – в водоворотах текущей повседневности  –  этого и не замечаем.

Странно, но кому-то и сегодня кажется, что с помощью технологически точного и отлаженного, рационально-выверенного и расчетливого подхода к миру можно решить все жизненные проблемы. Ведь “новейшие технологии” обещают столь многое! Перед нами бесконечный ряд технологий: технологии связи и технологии психологические, технологии политические и образовательные, технологии компьютерные и биологические, технологии планирования и клонирования… Кажется, что с помощью техники можно сделать все, и все будет сделано, если не сегодня, то завтра. Технологии виртуализируются. Виртуальный, сделанный человеком мир порой очень трудно отличить от несделанного, от Богом данного. Технологии становятся все более гибкими, но не перестают быть технологиями. Рациональная, рассчитывающая наперед деятельность теснит со всех сторон данное, сущее, теснит “созерцательную жизнь” и своим всё возрастающим нажимом стимулирует тягу к ней. Именно этой тягой обусловлен не спадающий уже много десятилетий интерес деятельного Запада к бездеятельному Востоку, к его древней созерцательно-медитативной мудрости. Чем глубже в подполье загоняется все непосредственное, все, что может или быть или не быть, но что нельзя сделать на “заказ”, что нельзя “иметь”, тем с большей энергией человек устремляется к непосредственному, к самоданному, к настоящему. Эти (онтологические по своей направленности) противочувствие и противомыслие (противомыслие, рожденное победным движением технологически-ориентированного разума) поддерживает общественный интерес к метафизике, к онтологии и, что для нас особенно важно, – к “эстетическому” как области непосредственной данности Другого.

Источник